«Пустой стул»

«Пустой стул»

(Было получено согласие клиентов на описание и публикацию клинических случаев)

Недавно ко мне пришла клиентка, назовём её Марина. Ей за сорок, успешная в профессии, но с огромным внутренним грузом. Мы говорили о её отце, с которым отношения прекратились много лет назад — он умер, не дождавшись от неё ни прощения, ни признания, ни даже обычного телефонного звонка. В её голосе звучали вина, злость, страх и горечь. И когда я предложил ей сесть напротив пустого стула и представить, что там сидит он, она сначала замкнулась: “Это глупо”, — сказала она. Но я дал ей время. Через несколько минут тишины она заговорила. Сначала скупо, натянуто, потом — как будто прорвало. В какой-то момент она буквально закричала: “Ты никогда не слышал меня!”. А потом заплакала. В этих слезах была не только боль, но и облегчение. Она впервые позволила себе сказать то, что держала в себе больше двадцати лет. Это был поворотный момент нашей терапии.

Другой случай, более недавний. Молодой человек, 29 лет, в длительных отношениях, но в постоянном состоянии тревоги. Он сомневался в чувствах, в правильности выбора партнёра, в себе самом. Мы с ним уже прошли несколько этапов терапии, и стало ясно, что речь идёт не о текущих отношениях, а о глубоком внутреннем конфликте. Я предложил использовать “пустой стул”, но не для внешнего диалога, а для внутреннего — чтобы он смог разделить свои две части: ту, которая хочет любви, близости, уязвимости — и ту, которая боится раствориться, потерять себя. Он сел, посмотрел на стул и сказал: “Я вижу там того, кто боится… он дрожит”. Мы провели несколько сессий с этим методом. Он разговаривал с собой, даже иногда ссорился, и впервые начал ощущать, что может быть одновременно сильным и уязвимым. Это дало ему возможность выйти из состояния внутренней войны.

Что особенно важно — я никогда не навязываю технику “пустого стула”. Я предлагаю её, объясняю, зачем она, и жду готовности. Некоторые клиенты не готовы говорить “в пустоту” — и это нормально. Но для тех, кто находит в себе смелость, это часто становится глубоким поворотом. Конечно, важен момент: в технике много эмоциональной энергии. Она требует бережности, чуткости и настоящего присутствия. Я всегда рядом, не просто как свидетель, а как опора. Потому что в такие моменты клиент переживает нечто интимное и подлинное. Не игра, не упражнение, а встречу — с другим, с собой, с тем, что не было услышано или прожито.

Размышляю, почему эта техника так работает? Думаю, дело в том, что мы в жизни редко получаем пространство, где можно безопасно высказать что-то по-настоящему важное. Мы держим слова внутри, боясь разрушить отношения, выглядеть слабыми или неуместными. “Пустой стул” снимает эти ограничения. Он становится символом возможности быть услышанным — даже если тот, кому адресованы слова, недоступен. Иногда этот стул становится местом примирения, иногда — ареной конфликта. Но в любом случае это пространство подлинности. И именно эта подлинность лечит.