Человеку иногда (а может, всегда, но в глубине души) — не нужно, чтобы его обогревали, как печка, гладили, лечили, учили.
А нужно, чтобы просто были рядом: почти незаметно, деликатно; так долго, как это нужно; без ожиданий; почти медитативно.
Такая почти монастырская форма привязанности. Аскетичная – так не почувствуешь себя "нужным" ("помогающим") в привычном смысле слова. Ведь это "без проникновения". Хотя такое присутствие в итоге проникает куда глубже.
Это не "дать тепла", а терпеливая включенность. Не "дать света", а выдержать тьму.
К слову про тьму: иногда человеку нужно не выдерживание его агрессии или зависти в каких-то ярких формах, или какого-то интенсивного проецирования своих "плохих частей ", а выдерживание его мрачной аутичной апатии, например, которая может быть больше даже виноватой, стыдливой, ощущающейся как изъян и неудобство хорошим людям. Кстати, интенсивность проецирования может злокачественно усиляться именно в силу отсутствия такого пространства.
В общем, "просто" дать человеку включенное присутствие… Это огромная редкость.
Люди чаще всего умеют или жарко обнимать, или исчезать.
Умение выдерживать неделание и давать пространство появляется только с годами и с болью, да и то далеко не всегда.
А люди порой годами ждут, что найдут такое пространство, или отчаиваются ждать, отмораживаются.
Мы, психотерапевты, в этом смысле в массе своей мало чем от других людей отличаемся: в основном, энергично пытаемся лечить свои собственные внутренние объекты, или же дистанцируемся от больных/плохих объектов пациентов в своем "я не такой, это у меня контрперенос".
Хотя нам Бион и заповедал работать "без памяти и желания".
Это присутствие – вообще редкий зверь. Но и самый ценный.
Еще с древних времен человеку было открыто, что самое мощное, меняющее и возносящее душу, переживается не в урагане, раздирающем скалы, не в землетрясении, не в огне, – но в "веянии тихого ветра".
Это, кстати, не то "контейнирование", которое стало частью поп-психологии и поп-психоанализа: слащавое поглаживание, "нарциссическая подпитка" похвалами, щедрое разрешение "быть плохим" и прочее виляние хвостом.
Это контейнирование, когда ты не отсвечиваешь особо и не тычешь человеку в глаза фонариком своей доброты и активности. Это скорее когда ты распахиваешься как пространство, в котором можно быть, и нет обязанности срочно причащаться его даров, а можно побыть отмороженным.
Как воздух, слегка теплый, не перенасыщенный запахами вечерний летний воздух.
И устойчивая земля с мягкой травой под ногами.
И где-то неподалёку – ручей с чистой водой.
И еще где-то там — небольшой костёр.
Можно сидеть, гулять, лежать, смотреть в одну точку, молчать. А можно — подойти к ручью, к костру, посмотреть на звезды, поваляться на траве.
Пространства достаточно, есть простор. Но и не пусто: течёт жизнь. Может, где-то там лошади пасутся или коты гуляют. А может, и люди. Но никто к ним за ухо не тянет.
И ты можешь обживать это пространство, если захочешь и когда захочешь. Тебя никто не уговаривает, не торопит, не боится, не пытается менять. На тебя просто не всё равно.
Ты здесь можешь быть, думать, говорить. Здесь можно развернуть свои мысли и чувства, и ничего страшного не случится. Можно ткать кружево мыслей и образов, можно доходить до сложных пониманий и делиться ими, можно чувствовать истину о себе самом и мире – без ощущения катастрофы, без натужности, снова и снова убеждаясь, что ясный взгляд и ум приносят лишь облегчение, приносят истину, которая делает свободным.
Она – эта истина – ни к чему не принуждает, как легкое касание чего-то, как звук, который так ясен и красив, что хочется задержать его подольше. Который не гонится за тобой и не хочет ничего тебе доказывать, но который, как птица, может сесть на твое плечо. Но запереть и поймать ее ты не сможешь. И тебя тоже никто не поймает.
Просто можно еще раз услышать этот звук, увидеть эту птицу. Если открыться.